Когда его подняли, и положили на песок, он, бледный, поманил к себе пальцем Мону и сказал ей внятно, — да ты ведьма, девочка… и потерял сознание.
По счастью, удар пришелся по касательной, соленая морская вода, как известно, лечит раны, и вот уже на следующий день Архаров, правда, с заклеенным пластырем виском, вышел на площадку. Отдыхающие пришлись весьма кстати, костюмеры сбились с ног, одевая массовку, несколько особо колоритных личностей, вроде старика-бакенщика, со смоляной бородой, похожего на пирата, или пухлой миловидной девицы, из Кишинева, сыграли даже небольшие роли и получили настоящую зарплату! Старик изобразил пирата на одной ноге, а девушка, повязанная платком, сыграла торговку овощами. Все происходило удивительно легко, даже задорно, в прекрасном темпе, что беспокоило Псоу. Он вообще был склонен к пессимизму, находя в нем объяснение существующим и грядущим бедам. Декораторы привели ворота в состояние вне-историческое, и через них туда-сюда сновали ишачки, козы, коровы, собаки — вся живность, какую можно было отыскать в Судаке. Мона Ли оживилась, и даже попросила разрешения покататься на ослике. После происшедшего с Архаровым, её стали сторониться. Сразу припомнились и другие случаи, на которые как-то не обратили внимания. Вспомнили и Марченко, и Ташкент, и уже докопались до её стычки с одноклассницами в интернате — слухи разлетаются быстро, если распускаются в одной среде. Впереди был еще эпизод, который должны были снимать на лестнице, опоясывающей крепостную стену. Начинавшаяся внизу, прямо с тропинки, она карабкалась все выше, и становилась все уже и уже. Бойницы, за которые можно было бы ухватиться рукой, были проделаны слишком высоко. Решили подстраховать лонжей, все-таки площадка, на которую поднималась Мона Ли, буквально парила над обрывом, а внизу было — море.
Накануне, в номере пансионата, в котором жили Галочка Байсарова и Мона Ли, разразился нешуточный скандал. Мона Ли собралась на дискотеку. И Галочка категорически запретила ей возвращаться после девяти вечера.
— Ты еще ребенок! Какие танцы!
— Ничего я не ребенок, — кричала Мона Ли, — мне уже 14 спокойно дают! Я хочу на танцы! Ты мне кто? Можно подумать! Да я вообще! Я могу только слово сказать, и тебя вообще со съемок выгонят!
— Ну, и стерва же ты, — Галочка даже заплакала, — я с тобой вожусь, я ответственность взяла на себя. А если что случится, ты представляешь? Никуда не пущу!
— Вот, — прошипела Мона, — если не пустишь, то, как раз — и случится.
Легли спать, отвернувшись, каждая к своей стенке. Галочка еще вставала, выходила на балкон, курила, смотрела на народ, гуляющий по набережной, на огоньки катеров в море, и ей было так обидно, что она ругала себя, на чем свет стоит — и чего высунулась? Хотела, чтобы отметили — вот, мол, какая у нас Галочка, умница! Ответственная, порядочная, да и просто — красавица! А вышло… мало того, что все шепчутся, что она, эта Мона Ли — и правда — имя такое чудное? Вообще и не девочка вовсе, а просто какая-то колдунья. Ну, — успокоила себя Галочка, — колдуньи только в сказках, говорят, правда, про каких-то бабок в деревне, и всякую ерунду про свечки на кладбище, но это все чушь и суеверия. Галочка была комсомолкой.
Глава 43
Место для съемки было выбрано неудачное. Крутой обрыв к морю, даже не уступами, а созданный осыпающейся мягкой породой, не давал возможности как-то укрепиться на нем. Снимать сверху тоже невозможно — зубчатый гребень стены скрывал наружную лесенку. Решено было снимать с крепостной башни и снизу, от ворот, где в прошлом был оборонительный ров. По сценарию Шахрияр бежала по лестнице, убитая горем после разговора с принцем, и собиралась броситься вниз. Понятно, что море не снимали.
— Да она не топиться бежит! — орал Псоу, — она не нормы ГТО по прыжкам в воду сдает! Она бросается вниз!
— Куда — вниз, — спрашивал оператор, — на землю?
— Какая земля! Это же арабы! Там песок, — Псоу нервничал, — поднимался ветер. — Она… ну, в ущелье. Вот. Бросается в ущелье. Чтобы, стало быть, погибнуть от несчастной любви. Но ее на ковре-самолете уносит Волшебник, так! Где этот… как его? Финкель?
— Он курит, — ответил Эдик, натянувший панаму по брови, — у него тут только реплика на озвучке, зачем он?
— Я не понимаю, — Псоу взвился, — у нас режиссер, должно быть, ты? Все — садись, руководи. А я пойду жрать пиво!
— Ладно-ладно, мальчики! — Лара возлежала в шезлонге, — Эдик, приведи Аркадия Аркадиевича, а девочкам скажи, пусть ковер несут. Все-таки, с ковром лучше, да, Вольдик?
— Лара, если бы не ты! Я бы ушел снимать фильмы о…
— О верблюдах, Вольдик, — о верблюдах!
Встали на точки, Лара выглядывала из окошка-бойницы, Архаров метался во внутреннем дворике, а Мона Ли, в бирюзовом шелковом платье с длинным треном, эффектно расположилась на первых ступеньках лестницы. Ветерок трепал ее волосы, и камера, полюбившая ее безоговорочно (или это операторы так любили Мону Ли?) давала самый выгодный ракурс. По тропинке шла Галочка Байсарова, игравшая в этом эпизоде подружку-служанку. Мотор, начали! Мона Ли медленно пошла вверх по ступенькам, закрывая рукавом лицо, как бы — скрывая слезы. Когда между ней и Галочкой расстояние увеличилось, Псоу скомандовал:
— Давай, — и Галочка побежала за ней. — Нет-нет, стоп-стоп, — Вольдемар остановил съемку. — Не нужно закрывать лицо! Это искусственно! Ты же не танцуешь умирающую лебедь! Ты же, потеряв голову, бежишь прыгать со скалы! Ты — вся полет! Движение! Больше трагизма! Дай нам внутреннюю драму!
— Вольдя, — Лара склонилась к режиссеру, — какая драма? Она же девочка! Ты забываешь…
— Да, ты знаешь, я — забываю! Иногда мне кажется, что это я — девочка! — крикнул Псоу, — не в смысле. Да не в этом смысле! Просто …что я ребенок, а не она. Мотор, начали.
Сняли несколько дублей, но все было не то! Псоу сам взбегал по лесенке, отворачивался в притворном ужасе от обрыва, припадал к стене, рыдал, содрогаясь плечами.
— Больше надрыва! Слома! Ты же хочешь погибнуть! Дай нам почувствовать твой страх перед гибелью, твою любовь! Архаров! Покажись! Вот, — он помахал рукой Саше, — вот он, твоя любовь, и он тебя отверг! Еще раз, собрались!!!
Небо все больше темнело, и уже море, до того момента спокойное, начало вдруг как будто просыпаться, и стало посылать волны к берегу, и опустел пляж. Волны набегали одна на другую, и все выше долетала морская вода, облизывая подножие скалы. Мона Ли, уже уставшая, вдруг, в каком-то отчаянии побежала чуть быстрее, чем делала это раньше, Галочка Байсарова поспешила, замешкавшись, за нею, и на верхней площадке, на которой и Моне, страхуемой лонжей, стоять было страшно, они остались вдвоем. Тут, по сценарию, Мона должна была шагнуть вниз, а Галочка — упасть на колени
